— Когда у нас в поселении имперские чиновники проводили перепись населения, мои дед и бабушки отсутствовали. Чиновникам про то сообщили, а они сказали, что моим старшим родичам, когда они вернутся в поселение, надобно будет съездить в столицу, чтобы выправить себе новые документы. Вот они и покинули поселение, а назад уже не вернулись. Им всем тогда было больше ста лет. Отец отправлял запрос в столицу губернии, ему пришёл официальный ответ, что они все трое «пропали без вести». Их следов полиция так и не нашла.

— Ежели бы мне кто другой об этом рассказал, то я ни за что бы не поверил, что люди жили и трудились больше ста лет. Вам я верю, ибо вы никогда не говорили мне неправду. Честно говоря, я бы даже не подумал, что у вашего отца за плечами такой солидный возраст. Ведь выглядит он гораздо моложе своих лет. Погодите, Демид Ярославич, ежели вашему отцу восемьдесят три года, то вам тогда тоже уже больше тридцати пяти лет. Я прав?

— Правы. Мне уже давно больше сорока. У нас в Родах многие больше ста лет прожили. Так что мы к таким срокам жизни спокойно относимся. Не забывайте, Яков Ефимович, мы ведь живём в глухом урмане, среди первозданной природы. Чистый лесной воздух и родниковая вода всегда способствовали долгой жизни. Все продукты питания нам леса и речка дают, а также небольшие огороды. Мы только зерно и хлеб вымениваем на нашу копчёную продукцию, ибо у нас нет полей для посева, первозданные леса вокруг. Нехорошо уничтожать то, что тебя и твоих детей кормит.

— С этим трудно не согласиться. Скажите, Демид Ярославич, а что же вы у себя в тайге сидите и к нам в гости не заглядываете?

— Раньше не было смысла ездить в Барнаул. Так как мне Светозар сообщил, что вы на пару с Семёном Марковичем отбыли в столицу. Затем мы всем поселением несколько лет отбивались от различных бандитов, и просто не знали, кто находится у власти в городе, в губернии и стране.

— А после этого? Когда вам Светозар сообщил, что мы с Семёном вернулись в Барнаул? Ведь вы приехали в город лишь после того, как я передал вам приглашение через Иван Иваныча.

— Если бы не ваше приглашение, Яков Ефимович, то скорее всего, я бы в городе не появился, в ближайшие пять-десять лет. И на то, как вы сами понимаете, у меня тоже были веские причины.

— Я могу узнать, что это за веские причины, Демид Ярославич?

— Основная причина — моя семья и мои дети. Мне надо содержать свою семью, подымать и воспитывать детей. Есть и другая причина… мне не хочется, чтобы меня расстреляли просто так, только из-за того что я живу на белом свете.

— Демид Ярославич, я прошу пояснить ваши последние слова, — изменившись в лице сказал Яков Ефимович. — Вы что думаете, что Советская власть расстреливает людей просто так? Без суда и следствия? Просто за то что они живут на белом свете? Мы между прочим пришли к власти, чтобы уничтожить всякое беззаконие.

— Яков Ефимович, не волнуйтесь вы так. Я против Советской власти ничего не говорил. Но как прикажете понимать яростное желание представителя данной власти расстрелять меня без суда и следствия? Вам разве Зиновий Адамович ничего не рассказал?

— Нет. Зиновия я ещё не видел, хотя его отряд, как мне доложили, уже вернулся в город. Он должен был сегодня с утра прийти и доложить о состоянии дел, но пока ещё не появлялся.

— Яков Ефимович, если вас очень интересует состояние дел его отряда на дальнем урмане, то об ентом, и я могу вам подробно рассказать. Банду зелёных, что скрывались в пещере сопки, они полностью уничтожили. Там отсутствовали несколько бандитов, что ушли грабить ближайшую деревню, но их уничтожили местные жители.

— Демид Ярославич, вы меня снова, честно говоря, удивили. Вам-то откуда стало известно, про отряд Зиновия и его задачи?

— Так я же в то время охотился на дальнем урмане. Утром проснулся от грохота выстрелов и взрывов в районе сопок. Когда стрельба закончилась, пошёл посмотреть, чтобы узнать, кто там с кем воюет? Когда подошёл поближе к сопкам, то увидел Зиновия Адамовича и его отряд. Я с ними поздоровался, и Зиновий мне рассказал, что там они уничтожили банду зелёных, которые грабили деревни и убивали жителей. Когда мы беседовали, появился комиссар отряда красноармейцев, который настойчиво требовал от Зиновия Адамовича, меня надобно допросить и расстрелять, без всякого суда и следствия. Меня уже хотели расстрелять, но Зиновий обозвал комиссара идиётом, и сказал красноармейцам: «…вы все будете мне свидетелями, как комиссар отряда, единолично решил допросить и расстрелять человека, лично спасшего жизнь товарищу Дзержинскому. Ну а теперича, прежде чем вы таки приступите к расстрелу данного человека, по приказу вашего комиссара. Подумайте, какие оправдания вы будете говорить членам военного трибунала, перед тем, как вас поставят лицом к стенке, и расстреляют, как врагов народа и партии, вместе с этим идиётом комиссаром».

— Так ведь всё закончилось хорошо, Демид Ярославич. Зяма объяснил всем товарищам, что комиссар отряда не прав. Чего же вы до сих пор переживаете насчёт попытки вашего расстрела?

— Если бы всё закончилось хорошо, как вы говорите, то я бы нынче не переживал по данному поводу.

— А что не так?

— Яков Ефимович, вы можете мне объяснить, ради чего комиссар отряда красноармейцев остался возле обрушившейся пещеры на дальнем урмане? Весь отряд ушёл, а комиссар с одним сопровождающим остались. Из того что я увидел на дальнем урмане, сложилось мнение, что он остался, чтобы разыскать и расстрелять меня как ненужного свидетеля, без суда и следствия.

— Как это остался? Вы помните, как звали комиссара отряда, которым командовал Зиновий?

— Зиновий Адамович называл комиссара отряда Гордеем Исааковичем.

— Благодарю, Демид Ярославич, что вы запомнили, как звали этого паршивца. Вам придётся подождать, когда Зиновий явится ко мне для доклада. Тогда мы с вами уже точно будем знать, что Морда задумал.

— Яков Ефимович, а почему вы комиссара отряда «Мордой» назвали? У него вроде бы вполне нормальное лицо.

— Причём тут его лицо. Мордой, я его называю, потому что он от рождения Мордехаем был. Восемь лет назад, этот выкрест решил стать христианином, и поменял своё имя на Гордей. Я этого никогда не приму и не пойму. Как можно отказаться от имени, что дали тебе при рождении отец и мама…

Ответ Якова Ефимовича перебил стук в дверь, потом в приоткрытой двери появилась голова Степаниды.

— Яков Ефимович, чай и всё остальное готово. Нести?

— Неси, Степанида. И когда появится Зиновий, пусть сразу заходит ко мне.

— Так Зиновий Адамович уже ждёт в приёмной. Я ему сказала, что у вас посетитель, вот он и дожидается когда его позовут.

— Тогда пусть заходит, а ты и для него стакан чая сделай.

— Хорошо, Яков Ефимович, сейчас сделаю, — ответила секретарь, и её голова вновь исчезла в дверях. Потом из приёмной раздался голос Степаниды: — Зиновий Адамович, проходите, вас ждут.

Командир отряда красноармейцев частей особого назначения, никак не ожидал, что внутри кабинета первого помощника Председателя губисполкома, его ждала необычная встреча.

— Здравствуйте, Яков Ефимович, прошу извинить за небольшое опоздание, — начал говорить Зиновий, а потом вдруг резко замолчал, увидев меня в одном из чёрных кресел. Он некоторое время переводил свой взгляд с Якова Ефимовича на меня и обратно. Наконец он понял, что я ему не померещился, улыбнулся мне, и глубоко вздохнув, продолжил: — Здравствуйте, Князь. Рад вас видеть в добром здравии. Надеюсь у вас таки всё хорошо.

— И вам доброго здравия, Зиновий Адамович, — ответил я. — У меня пока действительно всё хорошо, ибо оставленный вами на дальнем урмане комиссар отряда, ещё не нашёл меня в лесной чаще и не расстрелял.

— Не понимаю, о чём вы говорите, Князь?! — удивился командир отряда. — Яков Ефимович, вы можете мне объяснить, о чём говорит Князь?

— Скоро всё узнаешь, Зяма. Бери любой стул и подсаживайся к нашей компании. Сейчас Степанида нас чайком и вкусностями побалует. Сразу скажу, сахара сейчас в городе нет, поэтому придётся пить чай с вареньем.